Наш дом построен в 1914 году. Он привлекает внимание прохожих монументальностью постройки. Еще бы, ведь это, пожалуй, единственное здание в Ленинграде, которое стоит на массивной свинцовой подушке. Забегая вперед, скажу, что, когда в 1941 году в соседний дом попала бомба, силой ударной волны в Доме радио были выбиты стекла, а сам он, качнувшись, как Ванька-встанька, встал на прежнее место, не получив ни одной трещины. Спасла его свинцовая подушка под фундаментом. Строила этот дом японская фирма, и предназначался он первоначально под японское консульство в Петербурге. По каким-то причинам японцы не приехали, а дом купили и достроили купцы, открыв в нем благородное купеческое собрание. (На фасаде здания до сих пор сохранился укрепленный на шарах обелиск, обращенный на восток, - символ Страны восходящего солнца.)

Здание строилось из напряженного железобетона с металлической арматурой внутри стен. Вероятно, у архитектора были опасения, что такую огромную массу не смогут выдержать сваи, тем более ненадежные в условиях болотистого Петербурга. Кстати, в то время в этом доме не было и ни одной деревянной переборки. Все его капитальные стены были сделаны из легкого пенобетона.

Внутри здание сохранилось в том виде, каким было в те, теперь уже далекие, времена. Стены и колонны, облицованные мрамором, лепные украшения на потолке, светильники в восточном стиле под старину, красивый паркет на полу и высокие, до самого потолка, окна в виде больших светящихся арок. В вестибюле - большое живописное панно, выполненное на потолке: "Диана на охоте". На нем изображены дары, которые природа передает удачливым охотникам, находящимся под покровительством богини греческой мифологии.

До переезда сюда, на Ракова, 27, в 30-х годах Ленинградское радио несколько раз меняло свои адреса.

Впервые слова "Говорит Ленинград!" прозвучали в эфире 24 декабря 1924 года из небольшой студии, оборудованной в уютном особняке на Песочной улице (ныне улица имени профессора А.С. Попова). Там уже после окончания войны разместилась и первая студия Ленинградского телевидения.

Так вот, мощность первой радиостанции была невелика - всего один киловатт, создали ее работники Центральной радиолаборатории.

В 1926 году Ленинградское радио располагалось на улице Герцена, дом 37. Здесь были оборудованы уже две студии и вдвое увеличена мощность радиостанции.

В 1928 году был создан Радиоцентр, он разместился на Набережной Мойки, 61, в здании Электротехнического института связи имени М. А. Бонч-Бруевича. Здесь уже была установлена новая американская аппаратура типа "Вестерн". Музыка передавалась с пластинок через рупор граммофона, подставленный к микрофону, поскольку проигрывателей еще не было. Мощность радиостанции увеличилась до десяти киловатт.

Большому городу, однако, требовалась более мощная радиостанция и, конечно, не временно оборудованный, а постоянный надежный радиодом со стенами, не пропускающими внешних шумов и звуков, с комплексом концертных, камерных, речевых студий. После долгих поисков, споров и обсуждений был сделан окончательный выбор: Дом радио в начале 30-х годов обосновался в здании на углу Малой Садовой и улицы Ракова. Здесь радио продолжает свою работу и поныне.

Создание редакций, творческих коллективов - оркестра, хоров и т.п.- потребовало решения множества вопросов не только технического оснащения вещания, но и форм общения со слушателями. Необходимо было подобрать специалистов, создать дикторскую группу, специфике работы которой в то время уделяли особое внимание.

В эти годы и появился на радио очень увлеченный человек - В.П. Терпугов, разносторонний профессионал: он был диктором, тонмейстером, акустиком, художественным руководителем, обучавшим дикторов технике речи. Под руководством В.П. Терпугова закладывалась ленинградская школа дикторского мастерства, достойным представителем которой стал другой выдающийся мастер художественного слова - Ю. Н. Калганов.

Оператор М. Кривулина в аппаратной воскозаписи (1943)

 Один из организаторов радиовещания Ленинграда, Калганов был пропагандистом художественного чтения с отчетливо выраженной творческой индивидуальностью актера и чтеца. И сегодня ленинградские дикторы продолжают традиции выразительного чтения у микрофона, заложенные Юрием Николаевичем Калгановым.

Основным средством звукозаписи 30-х и 40-х годов были большие восковые диски или более качественный "тонфоль" (тонфолевые диски, имеющие вид обыкновенной пластинки). С помощью американского аппарата "Престо" на этих дисках нарезались звуковые дорожки, с которых и воспроизводилась запись.

Таинством записи на "Престо" владела Любовь Спектор - молодой оператор, которая в годы войны освоила работу на трофейном магнитофоне и вместе с радиожурналистами выезжала на репортажной машине на фронт. Так что Ленинградское радио можно считать зачинателем фронтового репортажа. Кстати, в аппаратной "Престо" был записан исторический репортаж, переданный по проводам из Москвы, о полной и безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии.

История этих далеких лет представлена в музее Ленинградского радио.

В вестибюле на втором этаже Радиокомитета, перед главной студией, на мраморной стене укреплена мемориальная доска. Золотыми буквами начертаны на ней имена ста пятнадцати наших товарищей, погибших в Доме радио на боевом посту в годы второй мировой войны.

На шестом этаже прямо с площадки начинается обширный зал - бывшая бильярдная благородного купеческого собрания. Здесь на многочисленных стеллажах размещены старинные детекторные и ламповые радиоприемники, угольные микрофоны, уникальные музыкальные инструменты из коллекции Академического русского народного оркестра имени Андреева. На стендах - театральные афиши минувших лет, фотографии актеров, дикторов, режиссеров и дирижеров, журналистов радио - представителей всех работавших здесь за шесть с лишним десятилетий поколений.

Это музей Ленинградского радио, созданный несколько лет назад по инициативе и руками комсомола. В его организации принял участие и один из авторов этой книги - Михаил Григорьевич Зегер.

Нельзя без волнения читать собранные здесь документы, повествующие о мужестве человеческого духа, о беспримерном героизме людей, о чистоте их помыслов, об их стойкости в неравной борьбе с врагом.

В музее представлен макет редакционной комнаты периода блокады: письменный стол с чернильницей, на нем керосиновая лампа "летучая мышь", аккуратная стопочка рукописей. У стола - манекен: человек в полувоенной одежде - ватник, ушанка, валенки, очки в металлической оправе. Да, так выглядели радиожурналисты военной поры Моисей Блюмберг, Арон Пази, Лазарь Маграчев, Матвей Фролов и другие, чьи имена заняли достойное место в исторической летописи Ленинградского радио.

На стендах материалы и о послевоенном поколении работников нашего радио.

Дом радио живет обычной, наполненной кипучей энергией творческой жизнью. Из фонической студии раздаются звуки эстрадного оркестра, рядом в студии поет хор. Разноголосица звуков - шум, музыка, грохот - слышится из цеха звукозаписи.

Из редакционных комнат доносятся звонки телефонов, разгоряченные спором голоса. С раннего утра и до глубокой ночи наполнен этой разноголосицей многоэтажный Ленинградский радиодом.

П.А. Палладин (1909-1975)

Идут годы, неумолимое время стирает события из нашей памяти, уходят из жизни ветераны, живые свидетели и участники непростой истории Ленинградского радио. И вот сама жизнь подсказала нам, что нужно записать воспоминания живущих нынче людей - тех, кто был очевидцем событий, кто в блокаду и в первые послевоенные годы работал на радио.

Пусть это будут лишь отдельные штрихи из нашей истории и биографии радио, но, верьте, они написаны памятью души и сердца.

Открывают книгу воспоминания начальника радиовещательного узла связи Ленинградского радиокомитета в годы войны, в послевоенные годы - заместителя председателя Ленинградского комитета по телевидению и радиовещанию Петра Александровича Палладина (1909-1975). Вся его жизнь была посвящена радио. Сын известного советского биохимика академика А. В. Палладина, он избрал путь связиста радиовещания, был стойким, мужественным защитником города Ленина. Надеемся, что читатели оценят ясность и искренность в описании событий, участником которых был Петр Александрович Палладин. <…>

Все, рассказанное в книге, - лишь эпизоды, страницы, может быть, несовершенные в художественном отношении, зарисовки и штрихи многообразной, неповторимой, сложной истории Ленинградского радио. История эта документальна, если понимать под документальностью человеческую судьбу, биографию, вобравшие впечатления и факты своего времени и все то, что осталось в памяти о минувшем.

Прежде всего это книга о людях - о тех, чьи воспоминания ее составили, и о тех, память о которых должна сохраниться, чьи имена, не будь этих воспоминаний, навеки исчезли бы из жизни неузнанными, неназванными, затерявшись в кипучих буднях настоящего.

А. Вьюник

"ДЕЙСТВУЙТЕ ПО ИНСТРУКЦИИ"

С первых дней 1941 год был очень напряженным. По заданиям, получаемым из Дирекции радиовещания и связи, чувствовалось приближение серьезных, значительных событий. Мы понимали, что дело идет к войне: во-первых, большинство из нас, связистов, было забронировано, составлялись мобилизационные планы. Они лежали на всех наших предприятиях в запечатанных конвертах. Во-вторых, часть наших товарищей призвали на военные сборы. Даже новую машину "пикап" мы получили в военном исполнении - окрашенной в защитный цвет. 

Весна 1941 года выдалась в Ленинграде холодной, дождливой, не отличался от нее и июнь. Никого не тянуло за город. Наконец стало теплеть, и на воскресенье 22 июня мы назначили переезд на дачу. В девять часов утра собрали последние пожитки, и вдруг - телефонный звонок. Звонил дежурный центральной аппаратной А.М. Мохов: "Петр Александрович, председатель Комитета Нусимович просит вас срочно прибыть в РВУ". Недели за две до этого воскресенья начальника радиовещательного узла (РВУ) призвали на сборы в армию, и я его заменял.

Звоню Нусимовичу, говорю, что собираюсь уезжать на дачу. И слышу в ответ: "Дачу забудь, срочно приезжай". Бросаю все, семье говорю: сидите дома, оставьте сборы, выезд придется отложить. Поехал. Только вошел, звонок из Дирекции. "Вскройте мобпакет и действуйте по инструкции". Перепроверяю указание, вскрываю пакет. Снимаю с дежурства аккумуляторщика, посылаю его за шофером Геновичем и приказываю им развезти на машине конверты с приказом срочно прибыть в РВУ всем работникам. А в мыслях: это учебная тревога, проверка выполнения мобилизационных планов.

Поднимаюсь к Нусимовичу, он только что прибыл из Смольного, у него заместитель председателя Радиокомитета В.А. Ходоренко. Меня встречают ошарашивающим сообщением: кончилась мирная жизнь. Война! Сегодня ночью фашистские самолеты бомбили наши города, немецкие войска перешли границу. В двенадцать часов будет важное правительственное сообщение. Давай проверяй и готовь технику. Я тут же спустился в аппаратную. Вместе с А. М. Моховым мы проверили каналы связи, предупредили радиостанцию об ожидаемой особой передаче. К двенадцати часам начали прибывать вызванные по приказу работники РВУ.

В двенадцать часов дня Москва передала выступление В.М. Молотова. На улицах были включены рупоры, люди останавливались, слушали, тревога, суровая серьезность были написаны на лицах. Казалось, весь город сразу стал другим.

В этот же день транспортная группа начала подготовку к срочным выездам на трансляции, проверять аппаратуру. Кабельная группа готовила инструмент для возможного ремонта связи. Ждали дальнейших указаний. Люди оставались на местах до вечера, для них организовали питание в столовой, ночлег в здании РВУ. Из подвала радиодома принесли доски, в канцелярии и кабинетах составили из них нары, покрыли суконными драпировками, собрали все имеющиеся кушетки и так организовали на первую ночь общежитие.

Настала первая военная ночь; я обошел все помещения, везде бодрствовали дежурные, а в "общежитии" мирно спали свободные от работы мои товарищи. Вот так мы встретили первый день и первую ночь войны. В ту ночь я не знал еще, что с этого момента я отсюда никуда не уйду, здесь четыре года будет мой дом, здесь я переживу все дни блокады.

24 июня 1941 года я был назначен начальником радиовещательного узла. Вся ответственность за работу первого технического звена большой и сложной цепи радиовещания теперь ложилась на меня. Но я верил в товарищей, верил, что с ними мне не страшны любые трудности.

О нашей жизни и работе во время войны речь пойдет в этих воспоминаниях.

С воскресного дня 22 июня в жизни работников Ленинградского радио наступила новая, суровая военная пора, пора будущих блокадных дней и ночей, пора борьбы и страданий. У нас было очень смутное, а точнее, совсем неясное представление о том, что придется делать. Еще памятной была финская кампания, когда вечером город погружался в темноту, трамваи и автомашины ходили с синими фарами, многие обзавелись ручными фонариками. Но тогда воздушных тревог не объявляли, и что такое налет авиации, мы, конечно, не представляли. В песнях, кинокартинах, спектаклях - всюду звучало: "Своей земли не отдадим ни пяди...", "Воевать будем на территории врага". Все мы были уверены в быстром окончании войны, никто тогда, в первые ее дни, и не думал о серьезной угрозе со стороны врага Ленинграду.

В мирное время на учениях МПВО мы теоретически изучали зажигательные бомбы, ловко носили через плечо противогазы. Знали о необходимости иметь ящики с песком и другие средства тушения пожаров. Но как далеки были наши представления от того, что в скором времени стало реальной действительностью!

Первый сигнал воздушной тревоги в Ленинграде раздался 23 июня 1941 года. Фашистский самолет "Юнкерс-88" прорвался сквозь кольцо противовоздушной обороны города, но его все-таки сбили в районе станции Песочная. С этих пор сигналы воздушной тревоги стали звучать систематически - и днем, и ночью. Ежедневно к городу прорывались вражеские стервятники, правда, их обнаруживали на дальних подступах и в город не допускали.

Дежурства на крыше радиодома стали для радистов повседневностью. На вышку Дома радио, кроме дежурных, поднимались и руководители Радиокомитета: Я.У. Нусимович, В.А. Ходоренко, Н.И. Тарасов. Хорошо помню это время. Стоя на крыше, мы видели весь Ленинград. Отсюда, с высоты, он был особенно прекрасен. Июньские белые ночи, свежая зелень парков и бульваров, даже парящие под облаками аэростаты заграждения, сверкающие в лучах вечерней зари, украшали его. Город к ночи затихал, замирало движение на улицах и площадях. О войне напоминали большие зеленые баллоны с газом для аэростатов, которые бойцы ПВО переносили на руках. На Марсовом поле рядом с гранитным мемориалом жертвам революции вросла в землю батарея зенитных орудий. Около них - нацеленные в небо раструбы больших рупоров акустического обнаружения самолетов. На мостах через Неву - счетверенные пулеметные зенитные установки.

Жители города, готовясь к бомбежкам, крест-накрест заклеивали полосами из бумаги окна своих квартир. Тогда это по незнанию и наивности считалось радикальным средством предохранения стекол от действия взрывной волны. Позже, пережив первые бомбежки, поняли бесполезность подобной затеи.

Под окнами моей квартиры в Татарском переулке упала двухсотпятидесятикилограммовая бомба. Взрывная волна не оставила не только стекол, но и рам. Они были выворочены вместе с коробкой. Вылетели дверцы буфета и шкафа, посуда, одежда, белье - все разлетелось по комнате, оказалось на улице. Мой сосед с удивлением обнаружил свой двухспальный матрац на другой стороне улицы. Собрав оставшиеся личные вещи, я отправился в Дом радио.

1 июля 1941 года был получен приказ: перевести на казарменное положение специалистов радиовещательного узла - П.А. Палладина, А.М. Глинина, Л.И. Бахвалова, Л.И. Коптева и Я.М. Нестерова. Остальных первое время пока еще отпускали ночевать домой.

Мы стали устраиваться в нашей "казарме" уже основательно. С пляжа у Петропавловской крепости завезли песок, запасли лопаты и ломы. В мастерской наладили производство клещей из полосового железа для обезвреживания зажигательных бомб. В одном из мебельных магазинов закупили двадцать раскладушек-"сороконожек". Они-то и сослужили нам добрую службу в течение всей войны.

Серьезную опасность при налетах могли представлять большие окна центральной аппаратной, в зарядном помещении и в аккумуляторной. Мы решили их наглухо заделать. Достали толстые двухдюймовые доски, нашили небольших мешков, набили песком. Из окон вынули рамы, оконные проемы с двух сторон закрыли досками, а между ними уложили ряды этих мешков. Теперь аппаратные круглосуточно освещались только электричеством. Надо сказать, что защита окон оказалась достаточно надежной и спасала нас всю войну.

Как известно, в первые дни войны, согласно принятому постановлению, население должно было сдать имеющиеся радиоприемники. Основным средством информации для населения стала проводная радиотрансляционная сеть. К этому времени в Ленинграде насчитывалось более 447 тысяч радиоточек. Практически радио имелось в каждой квартире.

С наступлением темноты радиостанции, работающие на длинных и средних волнах, прекращали свою работу, чтобы не служить приводными маяками для вражеских самолетов. Подача программ на центральную станцию городской трансляционной сети осуществлялась по линиям телефонной связи, проходя через наши распределительные устройства. Мы, конечно, понимали уязвимость и ненадежность такой связи. И поэтому договорились с руководством городских телефонной и трансляционной сетей связать передающую сеть обходными линиями по всем трассам и направлениям.

Прямой подземный кабель на пригородную радиостанцию "РВ-53" проходил неподалеку от центральной усилительной станции. Мы приняли решение сделать от кабеля отвод и тем самым получить еще одну резервную линию. Кабель предстояло проложить под мостовой и тротуарами, даже через сквер. Работа оказалась непростой, а наша кабельная группа к тому времени основательно поредела. Мобилизовали всех. Не могло быть и речи о каких-либо экскаваторах, компрессорах и отбойных молотках. Основными орудиями были лом и лопата. Те дни были очень жаркими, и люди работали, обливаясь потом, с трудом вгрызаясь в тяжелый, как камень, грунт.

Работали в две смены, а когда возвращались на радио, буквально падали от усталости, однако все понимали - тянуть время нельзя, дорог каждый день и час. В рекордно короткий срок - всего за пять дней - от основного кабеля сделали отвод и подвели его к телефонной станции.

Теперь у нас имелся надежный резерв. Всю войну, при любых бомбежках и артобстрелах, связь радиовещательного узла с городской трансляционной сетью не прерывалась ни на секунду.

Н.А. Михайлов (1941)

 В июле из Ленинграда началась эвакуация. В первую очередь вывозили детей. Это тоже воспринималось как временная мера: мол, расстаемся с родными на один-два месяца, удивлялись требованию непременно снабдить детей зимними вещами. С детским садом Радиокомитета уехали в Костромскую область и мои трех- и четырехлетняя дочери. Предлагали эвакуироваться и нашим женам, но желающих не оказалось.

Каждый четверг у начальника Ленинградской дирекции радиосвязи и радиовещания Николая Александровича Михайлова проводились оперативные совещания с представителями радиостанций и других технических служб. Здесь обсуждались любые происшествия, подводились итоги, принимались решения по неотложным делам. Присутствовавшие быстро вникали в суть дела, быстро выявляли причины брака и аварий, оперативно принимали квалифицированные решения, которые выполнялись незамедлительно. Иногда кое-кому крепко попадало за халатность или нераспорядительность. Вспоминаю эти совещания-рапорты у Н.А. Михайлова потому, что они были примером слаженной ответственной работы, без долгих согласований и ожидания указаний. На них царил дух дружелюбия, взаимопонимания. Даже к провинившемуся относились хотя строго и требовательно, но с уважением к его человеческому достоинству.

ВОЙНА БУДЕТ ДОЛГОЙ

3 июля 1941 года коллектив радиовещательного узла тщательно готовился к ответственному заданию: проверялись аппаратура и все каналы связи для трансляции из Москвы выступления Сталина. Это выступление развеяло иллюзии о быстром окончании войны. Мы поняли: положение очень серьезное, радужные надежды и мечты о мирной жизни необходимо решительно отбросить. Враг силен, захватывает город за городом, теснит наши войска. 

Общее собрание коммунистов Дирекции радиосвязи и радиовещания, состоявшееся в эти дни, выслушав сообщение секретаря парторганизации К.В. Соловьевой о создающемся в Ленинграде народном ополчении, приняло решение о зачислении всех коммунистов в ряды ополченцев. Коммунисты все как один тут же на собрании подали заявления с просьбой отправить их на фронт. Этот патриотический порыв был понятен. Однако кто-то должен был остаться на радиостанции, ведь ни город, ни фронт не могли лишиться радиовещания и радиосвязи. Часть наших товарищей ушла в Действующую армию и ополчение, на радио была оставлена группа специалистов. Мы получили бронь, но нам, молодым здоровым мужчинам, было стыдно ходить по городу в штатской одежде. В то время таких, как мы, встречалось на улицах все меньше и меньше, город заполнили военные.

И вот 27 августа 1941 года все военнообязанные работники Дирекции радиосвязи и радиовещания получили предписание срочно явиться в райвоенкоматы. Там мы получили направление в штаб формируемого 376-го отдельного батальона связи. На улице Красного курсанта в огромных казармах формировалось сразу несколько частей, среди них и три отдельных батальона связи.

История создания батальонов связи обстоятельно описана маршалом войск связи, в то время наркомом связи И.Т. Пересыпкиным в книге "...А в бою еще важней":

"В один из первых дней войны сразу же по возвращении из Орши мне удалось попасть на прием к И. В. Сталину, что тогда было очень непросто. 

Во время доклада Сталин спросил меня, как обстоят дела в наркомате. Я пытался подробно доложить, но он перебил меня и вновь спросил: "А что требуется?" - и, подвинув ко мне большую стопку бумаги, сказал: "Пишите". Я сел за ничем не покрытый стол у стены и задумался. Потом начал писать, а Сталин ходил по кабинету, время от времени поглядывая на меня.

Нелегко было в столь необычной обстановке перечислить все то, что требуется в первую очередь. Нужд было очень много. Я понимал, что указать надо самое главное и кратко, но исписал несколько листов писчей бумаги.

Прочитав мою записку, И. В. Сталин написал на ней "Согласен" и сказал:

- Иди к Чадаеву, пусть выпускает закон. Так и сказал: "закон".

А. Я. Чадаев в то время был управляющий делами Совнаркома СССР..."

Пересыпкин И. ...А в бою еще важней. М., "Сов, Россия", 1970.

Вскоре было принято решение, где в числе других мер по оказанию помощи Наркомату связи был один очень важный пункт: Наркомату было разрешено сформировать в Москве три ремонтно-восстановительных батальона. 

Численность каждого из этих батальонов была установлена в пятьсот человек. Для их укомплектования Наркомат связи должен был выделить специалистов и весь остальной личный состав, а также автотранспорт и другое имущество. Военное обмундирование выделялось по распоряжению Наркомата обороны. Батальоны зачислялись на все виды довольствия Красной Армии.

Военный совет Ленинградского фронта последовал этому примеру и сформировал такие же батальоны связи в Ленинграде.

Далее И. Т. Пересыпкин отмечает:

"В ходе войны количество ремонтно-восстановительных батальонов непрерывно увеличивалось. В ремонтно-восстановительные части Наркомат связи направил наиболее квалифицированных специалистов предприятий связи. 

В этих батальонах на одного рядового приходился один офицер или военный инженер. Создание ремонтно-восстановительных батальонов оказалось удачной формой организации аварийно-восстановительной службы во время войны, полностью себя оправдало и позволило сохранить основные кадры специалистов Москвы и Ленинграда".

Как уже говорилось, в Ленинграде было создано три таких батальона связи. В 372-й отдельный батальон вошли специалисты предприятий, обслуживающих линейно-кабельное хозяйство; 374-й батальон объединил предприятия Ленинградской городской телефонной сети и Ленинградской радиотрансляционной сети. На базе Ленинградского телеграфа, Междугородной станции и Ленинградской дирекции радиосвязи и радиовещания сформировали 376-й отдельный батальон связи. Комбатом нашего, 376-го был назначен капитан А.А. Михайлов, старейший специалист Ленинградского телеграфа, комиссаром - старший политрук Пучков, начальником штаба - старший политрук И.Ф. Юдзон. Бывших работников радиосвязи и радиовещания свели в 3-ю радиороту, командиром которой назначили В.М. Левшина. Я стал командиром взвода, состоявшего из пятнадцати человек бывших работников радиовещательного узла и двух красноармейцев. Большинство из нас не имели воинских званий, но получили назначение на командирские должности военинженеров, воентехников, командиров взводов. Я оказался в двойном подчинении: как командир взвода - командиру роты и комбату, а как начальник радиовещательного узла - директору Дирекции радиосвязи и радиовещания Н.А. Михайлову. В штате оказались и военнослужащие, и гражданские работники, в основном женщины. 

Надев добротное обмундирование, мы никак не могли справиться со странным командирским снаряжением. Эта были светло-желтого цвета ремни с висящими длинными концами для пристегивания палаша и кобуры, не принятого в Красной Армии образца. Потом нам пояснили, что это снаряжение румынских кавалерийских офицеров, доставшееся нам при присоединении Бессарабии. Это необычное снаряжение вызывало всеобщее удивление. Но вскоре мы сняли неудобные плечевые ремни ("сбрую", как мы ее называли) и носили только поясной ремень, а потом получили обмундирование, принятое в Красной Армии, и стали выглядеть как остальные военнослужащие.

До присвоения воинских званий мы получили приказание одеть в петлицы кубики согласно занимаемым должностям. Мне полагалось носить три кубика. (Воинские звания офицерам наших батальонов были присвоены уже потом, в сорок третьем году, одновременно с введением погон.)

Итак, мы стали воинским подразделением. Это ко многому обязывало и накладывало совершенно иной отпечаток на всю нашу деятельность. Раньше, находясь на казарменном положении, мы серьезно и дисциплинированно относились к работе, но все-таки считали за правило в свободные часы отлучиться домой. Теперь мы стали военнослужащими и на нас распространились требования военной дисциплины. Ужесточилась загрузка рабочего времени, были введены ежедневные военные занятия, изучение устава, строевая подготовка, изучение оружия. С этого момента прекратились всякие разговоры вроде: "Я сегодня не могу", "Мне нужно срочно домой" и т. д. Выход в город - только по увольнительной или командировочному предписанию: с патрулем шутки плохи. Да и наши штатские работники как-то сразу подтянулись, стали собранней, аккуратней и, главное, прониклись уважением к общей военной дисциплине. Одетые в форму командиров Красной Армии, мы забирались в дальний угол Михайловского сада и там подолгу отрабатывали элементы строевой подготовки, ружейные приемы. В итоге большинство из нас выглядели заправскими военными: распрямились плечи, изменилась походка. У нас ввели дежурства и полный распорядок, как в настоящем воинском подразделении. Правда, не все получалось сразу. Связисты Миша Чижов и Саша Красоткин никак не могли привыкнуть к приветствию по-военному - прикладывая руку к головному убору. Они постоянно "козыряли" без фуражки или пилотки.

Штаб 376-го отдельного батальона связи разместился в здании школы на углу проспекта Майорова и канала Грибоедова, ходить туда завтракать, обедать и ужинать было далековато, да и отнимало это много времени. Мы договорились о том, чтобы получать продукты и сдавать их в столовую Дома радио, где и стали питаться. Это было еще одно ограничение выхода в город. Начпродом по совместительству выбрали техника связи Л.И. Коптева. Дежурства в центральной аппаратной нес наш гражданский контингент, то есть по преимуществу женщины - К.М. Матвеева, А.И. Бисирина, Г. Брокер, М.Ф. Левшина, Е. Малютина, а также ставшие военнослужащими А.М. Мохов, Л.И. Бахвалов, А. М. Глинин.

29 июля 1941 года горком партии и исполком Ленгорсовета приняли решение о покрытии деревянных конструкций жилых и промышленных зданий огнезащитными составами. В Доме радио имелись большие чердаки с огромными фонарями верхнего света. Чердаки разделялись многочисленными деревянными перегородками, балки и стропила крыши тоже были деревянными. Команда МПВО Дома радио, укомплектованная из сотрудников Радиокомитета, и военнослужащие взвода нашего узла убрали все перегородки на чердаках, а деревянные конструкции покрыли белым огнезащитным составом.

Снятые перегородки, двери и рамы мы сложили в подвалах Дома радио. Как они пригодились нам в суровые, холодные зимние дни ноября - марта 1941-1942 годов! Все это превратилось в необходимое нам топливо для "буржуек" и прочих печурок.

Центральная аппаратная и студии Ленинградского радиокомитета размещались на четвертом этаже Дома радио и, будучи двухсветными, занимали четвертый и пятый этажи, над ними находился только один административный шестой этаж. Надстроенный седьмой располагался в глубине здания. Попадание любой фугасной бомбы и снаряда свободно пробивало бы легкие бетонные перекрытия шестого этажа. При этом выход из строя центральной аппаратной или студии был бы неминуем, что и подтвердилось в 1942 году, когда один из снарядов, попав в Дом радио, прошел через шестой этаж, четвертую студию, пробил перекрытие во втором этаже и разорвался в буфете бывшего кинотеатра. Четвертая студия оказалась полностью выведенной из строя.

Тогда, в 1941 году, серьезно задумываясь над сложившимся положением, мы приняли решение о срочном создании резервного радиовещательного узла, способного принять на себя всю имеющуюся нагрузку и в случае необходимости обеспечить бесперебойное радиовещание в Ленинграде.

Сигналы воздушной тревоги звучали все чаще. Фашистские самолеты, правда, в город еще не проникали, и лишь 30 июля они сумели сбросить бомбы на Ленинградский аэропорт. Мы хорошо понимали, что с приближением войск противника к Ленинграду более интенсивные бомбежки неизбежны. И чтобы радиосвязь не пострадала, резервную студию с аппаратной решили оборудовать в подвале центральной городской трансляционной сети. Наши специалисты проложили к этому узлу кабель и через крыши домов соединили резервными линиями с кабелем, идущим от Театра имени Пушкина в Дом радио.

В это время мне стало известно, что на один из складов отдельного восстановительного отряда связи попала часть демонтированного оборудования Таллинского радиодома. Его собирались отправлять дальше в глубь страны. Таллин был уже оккупирован. Это оборудование представляло для нас большую ценность.

С трудом добился я разрешения осмотреть оказавшееся у нас в Ленинграде таллинское оборудование. На складе никто ничего толком объяснить не мог: вот, мол, смотрите: эти наспех сколоченные ящики - из Таллина, а что в них - неизвестно. Документации никакой.

Решил забирать все, на месте разобраться что к чему. Однако совершенно ясно, что здесь только небольшая часть аппаратуры, а где остальное - никто не знал: возможно, осталось в Таллине, возможно, погибло вместе с пароходом. Эвакуация ведь проходила в спешке. Никто толком не мог сказать, от кого зависит выдача разрешения на получение оборудования. Пришлось ехать в Дирекцию к Н.А. Михайлову, запастись его письмом и доверенностью с указанием количества ящиков.

Начальник склада, увидя мои официальные документы и доверенность, подумав и куда-то позвонив, решил, по-видимому, что лучше отдать оборудование мне и иметь при этом у себя документы, чем возиться с его погрузкой и: отправкой неизвестно куда.

В.А. Ходоренко

С утра, собрав всех людей, свободных от дежурства, поехали на склад. На своем "пикапе" сделали несколько рейсов и перевезли оборудование в подвалы Дома радио. Сразу же собрались у заместителя председателя Радиокомитета В.А. Ходоренко, обсуждая варианты размещения резервного узла. Выбрали помещение, находящееся в стороне от действующих аппаратных и студий, чтобы в случае их разрушения продолжала работать резервная аппаратура. Выбор остановили на хорошем сухом подвале, имеющем выход на черную лестницу и во двор.

Вот в этом-то подвале и разместились студия площадью двадцать квадратных метров, фоническая, отгороженная от прохода в студию, аппаратная площадью тридцать квадратных метров и аккумуляторная. Аккумуляторную отделили кирпичной стенкой от остального помещения.

Лаборатория под руководством Б.Г. Поздеева и В.А. Олендского занялась обследованием таллинского оборудования. Кроме того, что полностью отсутствовали схемы и документация, еще и надписи на ключах, кнопках, других приборах управления были на эстонском языке. К тому же вскоре выяснилось, что добытое с таким трудом оборудование некомплектно, многих компонентов не хватает. Все попытки найти их в Ленинграде успеха не дали.

Тем временем в подвале на новом, резервном радиоузле плотники установили перегородки, поставили уплотненные двери в студию, выполнили необходимые строительные работы. Достали байку светло-бежевого цвета и обтянули ею стены, бетонный пол покрыли ковром. Получилась довольно уютная, с приличной акустикой студия.

Пока наш "мозговой центр" изучал оборудование и составлял проект и схемы резервного узла, мы приступили к оборудованию аккумуляторной. И здесь нас ожидало немало трудностей. Решили демонтировать на четвертом этаже половину аккумуляторных батарей и спустить их в подвал. Сразу возникли десятки вопросов: где достать колокол для паяльного аппарата, кислотоупорную краску для стеллажей, свинец, новые соединительные мостики? Получить это в военных условиях стоило больших трудов, но чаще выручали смекалка и изобретательность наших работников. Не было свинца - собрали и переплавили оболочки обрезков и кусков старых кабелей, изготовили формы и сами отлили мостики. Работа кипела: наверху демонтировали батареи, на носилках сносили вниз тяжелые свинцовые пластины и сразу же монтировали элементы на новых стеллажах.

В течение трех суток были выполнены работы, на которые в мирное время ушло бы около месяца. Батареи залили электролитом и поставили на подзарядку. Теперь мы имели два комплекта батарей в разных помещениях, подстраховывающих нас на возможные длительные выключения городской электроэнергии.

Параллельно шел монтаж резервной центральной аппаратной, которая полностью дублировала и могла заменить основную, верхнюю. Резервный радиовещательный узел обеспечивал одновременную работу пяти каналов вещания, трансляцию центральных программ, связь со всеми радиостанциями города, городской трансляционной сетью. По сути дела, был создан второй радиовещательный узел, только с одной студией, но любая из верхних студий могла работать и через новую аппаратную в подвале. Включение их осуществлялось автоматически.

Один из самых тяжелых эпизодов того времени связан с получением секретного приказа о срочной подготовке плана уничтожения и выведения из строя оборудования всего радиовещательного узла. Я никак не мог поверить, что ставший таким дорогим мне радиоузел придется разрушить собственными руками. Меня не оставляла мысль, что меры эти предусматриваются на всякий случай, что Ленинград никогда не будет сдан врагу, что город будем защищать до последнего вздоха и никогда его улицы не будет топтать сапог оккупанта.

Видя мою озабоченность, товарищи стали расспрашивать, что случилось, но я не имел права никому говорить о полученном приказе. Отделавшись какими-то общими фразами, я заперся в своем кабинете и с болью в сердце стал составлять план уничтожения нашего радиоузла. Сознание мое раздваивалось. С одной стороны, я продумывал способы уничтожения, не дающие никакой возможности восстановления узла. С другой - ловил себя на мысли: а вдруг нам придется тут же его восстанавливать? Как быть? Не лучше ли запланировать такие повреждения, которые легко можно будет исправить? Просидев несколько часов, я наконец составил этот ненавистный мне план и, положив его в сейф, тотчас же забыл о нем. Хорошо, что не вспомнили о нем и те, кто отдал приказ о его составлении.

В БЛОКАДЕ

Враг подступал к городу все ближе и ближе. 29 августа 1941 года фашистские войска заняли Мгу, перерезав последнюю железную дорогу, ведущую в Ленинград. 30 августа вражеские войска заняли Ивановское и Усть-Тосно, расположенные на левом берегу Невы. Вплотную подступили они к пригородам, где находились наши приемные радиостанции. Одну за другой их эвакуировали в город. Под огнем вывозили оборудование радиостанции в Сосновой Поляне близ Урицка. Радисты ушли с отступавшими частями Красной Армии. Когда в таком же положении оказалась и приемная станция "Рыбацкое", ее также эвакуировали в город.

Фашистская артиллерия обстреливала Колпино из района Ям - Ижора и Московской Славянки. Однако радиостанция "РВ-53" имени Кирова продолжала работать. Когда осколки снарядов перебили оттяжки одной мачты - в одну ночь повреждения устранили. Когда снарядом была разрушена стена машинного зала, персонал разобрал битый кирпич, вычистил машины, и станция продолжала работать. К вечеру того же дня новый снаряд повредил кожух силового трансформатора, началась утечка трансформаторного масла, но в места пробоин были забиты деревянные пробки, и утечка прекратилась.

Третьего сентября, когда я находился в центральной аппаратной, вдруг раздался телефонный звонок с "РВ-53": мы выключились, сообщил кто-то растерянным голосом. Снаряд попал в камеры высокого напряжения, территория станции подвергается обстрелу.

На станцию прибыли представители отдельного восстановительного отряда, руководимые А.С. Малышевым и А.Е. Суровцевым. Вместе с персоналом "РВ-53" они срочно демонтировали оборудование. Несмотря на непрекращающийся обстрел, вся аппаратура, оборудование и имущество радиостанции были аккуратно сняты, погружены в машины и под огнем вывезены в Ленинград. В 1942 году "РВ-53", перебазировавшись в черту города, опять вышла в эфир.

Когда завязались бои на подступах к городу Пушкин я проводная связь Ленинграда со страной была нарушена, сохранение средств радиосвязи стало самой важной, жизненно необходимой задачей. Основной радиостанцией, обеспечивающей связь Ленинграда с Москвой, со страной, была Пушкинская радиостанция имени Подбельского, начальником которой уже во время войны был назначен Леонид Павлович Щербаков, бывший ранее начальником нашего РВУ. В разгар жестоких боев на дальних подступах к Ленинграду пришлось срочно демонтировать передатчики этой радиостанции и перенести их сначала в Пушкинский парк, в концертный павильон Кваренги. И вот тут возникло серьезное затруднение с охлаждением ламп мощных каскадов передатчиков. В стационарных условиях они обычно охлаждались водой, ну а в павильоне водопровода не было. Инженер В.В. Пахомов предложил систему охлаждения ламп воздухом при помощи специальной воздуходувки и радиаторов. Здесь же скажу, что метод Пахомова и научного сотрудника Н.Л. Безладного по безводному охлаждению ламп полностью оправдал себя и спас передатчики в суровую блокадную зиму 1941-1942 года.

К.И. Сливков (1944)

В ночь на 1 сентября 1941 года инженеры К.И. Сливков, В.В. Пахомов и другие успели демонтировать один из передатчиков радиостанции с позывными РУУ ("Ульяна", как называли его радисты) и перевезли его в Ленинград. Через двое суток напряженной работы он был установлен в глубоком подвале одного из флигелей Русского музея. На крыше музея в Михайловском саду соорудили невысокие мачты с подвешенными на них антеннами разных типов. Радиосвязь была восстановлена, и "Ульяна" уверенно поддерживала связь с Москвой. Начальником этой станции был назначен К. И. Сливков.

Техники Б.И. Разводов, Н.И. Рачинский и другие доставили в Ленинград из Пушкина и второй передатчик - РУО ("Ольга"). Он был смонтирован в подвале Всесоюзного научно-исследовательского института метрологии имени Менделеева. Башня знаменитой Палаты мер и весов превратилась в одну из опор для подвески антенны. Возглавлял коллектив станции Б.И. Разводов.

Характерно, что оба передатчика работали на воздушном охлаждении, хотя в подвалах имелся водопровод. И когда с наступлением блокадной зимы, морозов поступление воды прекратилось, радиостанции продолжали вести передачи. К 14 сентября буквально на глазах передовых немецких частей пригородные радиостанции удалось эвакуировать.

В Пушкине здание станции, мачты, силовое хозяйство были взорваны. Начальник радиостанции Л.П. Щербаков последним ушел в Ленинград. Поздно ночью он добрался к нам на радио. От него мы узнали, что город Пушкин в руках врага.

Осенью 1941 года все передающие и приемные радиостанции были перебазированы в черту города, смонтированы и пущены в эксплуатацию. Их разместили в подвалах многоэтажных зданий, имеющих надежные перекрытия и толстые стены. Так, два коротковолновых передатчика были установлены в одном из зданий Госбанка на канале Грибоедова. (Начальником этой станции стал военный инженер 3-го ранга И.Г. Рябов.) Еще одну станцию оборудовали в подвале химического факультета Ленинградского университета. (Ее начальником был А.И. Шиндяков.)

В первом этаже здания у Московских ворот еще с довоенных времен работали два передатчика. В дальнейшем один из них перенесли в подвальное помещение здания на Лесном проспекте, где в саду удобно разместили антенны. Начальником станции назначили А.И. Куприянова, в мирное время работавшего в РВУ. Второй передатчик перебазировали в здание Русского музея.

Приемная радиостанция, начальником которой работал А.И. Львов, разместилась в подвале одного из зданий Александро-Невской лавры, толстые стены и мощные пере крытия которого обеспечивали надежную защиту от авиационных бомб и артснарядов. Приемные радиостанции, руководимые Ф.В. Кушниром и А.Д. Стукманом, смонтировали в подвалах Дома учителя - бывшего дворца князя Юсупова.

Вот в этих подвалах и работали радиостанции, здесь же жили на казарменном положении ленинградские специалисты, обеспечивая постоянную связь Ленинграда со страной. Голодные и обессиленные, под бомбежками и артобстрелами, они восстанавливали разрушенные антенны и радиосети, не допускали остановки работы передатчиков и перерывов радиосвязи. Исправляя поврежденные антенны, погибли от артснаряда на боевом посту начальник радиостанции в Русском музее, молодой энергичный инженер В.И. Глацер и служащая радиостанции Е.И. Алтынова.

Не могу не сказать также о том множестве смелых, оригинальных изобретений, которые придумали и осуществили ленинградские связисты, находясь в безвыходных, казалось бы, ситуациях. Я уже говорил об оборудовании резервного радиоузла, о воздушном охлаждении ламп передатчиков и вот еще пример - создание коротковолнового радиопередатчика.

Необходимость организации радиовещания на коротких волнах ощущалась все острее: несмотря на сжимавшееся кольцо блокады, страна должна была слышать голос Ленинграда, знать, как он живет и борется. Но коротковолновых передатчиков в городе не было.

А.В. Бурцев (1943)

И выход был найден. Начальник радиостанции небольшой мощности "РВ-70", ведущей вещание, пока бездействовали основные - "РВ-53" и "Островки", А.И. Миронов предложил оригинальное решение переделки имевшегося телевизионного передатчика УКВ диапазона для радиовещания на коротких волнах. Реконструкция УКВ передатчика потребовала выполнения сложных работ и виртуозной изобретательности. Инженеры и техники радиостанции "РВ-70" под руководством А.И. Миронова и инженера А.В. Бурцева создали такой передатчик. Теперь голос Ленинграда звучал в эфире круглые сутки. На коротких волнах передачи принимала Москва, они могли транслироваться на всю страну.

С Александром Ивановичем Мироновым нас связывала большая дружба. Меня восхищала его кипучая энергия, вечно он что-то паял, клепал, сверлил, собирал, монтировал, не понимая, как можно сидеть сложа руки. Зимой 1941/42 года, когда погиб верхолаз-мачтовик, понадобилось подняться на верхушку стометровой мачты, чтобы исправить повреждение. Миронов, несмотря на слабость от голода и страшный мороз, поднялся в люльке на верх мачты и там, покачиваясь под ветром, устранил повреждение.

Как я уже говорил, связь со страной в эфире была организована устойчиво, и в сентябре 1941 года Ленинградское радио начало ежедневные специальные передачи на Москву, а столичные радисты транслировали их на всю страну. Передачи открыл секретарь Ленинградского городского комитета ВКП(б), член Военного совета фронта А.А. Кузнецов, выступление которого мы предварительно записали в его рабочем кабинете в Смольном.

Мне довелось выезжать на эту запись. Я давно не был в районе Смольного, а подъехав, не сразу узнал это известное всем здание. Весь фасад Смольного, аллеи и дорога от пропилеев были затянуты сетками с камуфляжем.

А. А. Кузнецов терпеливо ждал, пока мы с Л.И. Коптевым устанавливали в кабинете микрофоны. Начав запись, мы поняли, что к ней Алексей Александрович подготовился тщательно. Это было страстное обращение к трудящимся Москвы, героического Киева, могучего Урала, нефтяного Баку, ко всей стране.

Кузнецов выразил советским людям горячую благодарность за братскую помощь и поддержку Ленинграду.

Запись окончена, мы свернули аппаратуру и вышли из Смольного. Был уже поздний вечер. Маскировочные сетки сделали темень еще гуще. Только что мы были в Смольном, там кипела работа, во всех кабинетах и коридорах горел яркий свет, но наружу не проникало ни одной полосочки. Недаром фашистские летчики так и не смогли обнаружить Смольный - ни днем, ни ночью.

Поэт Ольга Берггольц, в годы войны ведущая передач Ленинградского радио

Начиная с сентября 1941 года Ленинград стал обмениваться программами с Одессой и Севастополем. Регулярные передачи Ленинграда на страну продолжались все блокадное время, повествуя миру о невиданной стойкости защитников города. Утверждения геббельсовской пропаганды об агонии города, о его полном разрушении опровергались передачами Ленинградского радио. Оно рассказывало о том, как город жил, боролся. В его радиопередачах звучала музыка, песни, страстные выступления Всеволода Вишневского, Ольги Берггольц, Николая Тихонова. У микрофона выступали рабочие, воины.

В самом начале 1942 года уполномоченным Наркомата связи по Ленинграду назначили Анатолия Григорьевича Смирягина ("УЧ", как все его называли по телеграфному коду). До этого такого ответственного лица по вопросам связи в Ленинграде не было.

Еще с довоенных времен большинство крупных предприятий связи Ленинграда - телеграф, почтамт. Дирекция радиосвязи и радиовещания, городская радиотрансляционная сеть, междугородная телефонная станция и дирекция телефонной станции - подчинялись непосредственно центральным управлениям Наркомата связи. В условиях войны и блокады централизованное руководство было утрачено.

Нам это, по правде говоря, не мешало. Но в тех конкретных обстоятельствах положение это было известной трудностью для централизованного руководства. Нарком связи И.Т. Пересыпкин вспоминает, обращаясь к истории этого вопроса:

"Однажды начальник связи Ленинградского фронта И.Н. Ковалев рассказал, как ему трудно работать. Чтобы решить какой-либо вопрос, он должен согласовать его с пятью-шестью разными начальниками. Вот тогда-то и возникла мысль о назначении в Ленинград уполномоченного Наркомата связи с предоставлением ему прав распоряжаться и управлять единолично всеми средствами связи Ленинграда".

Пересыпкин И. ...А в бою еще важней, с. 204

 По прибытии в Ленинград А.Г. Смирягин быстро обследовал все предприятия связи, выяснил их нужды и возможности, познакомился с людьми и очень скоро завоевал заслуженный авторитет как среди связистов, так и у руководства партийных и советских органов и Военного совета Ленинградского фронта. Остались в памяти его посещения нашего радиовещательного узла: он интересовался буквально всем, вникал в специфику радиовещания. Строительство длинноволновой радиостанции "РВ-53" в Ленинграде связано с именем А.Г. Смирягина, а также инженерами-энтузиастами - Б.П. Михайловым и А.К. Сергеевым. Перед началом строительства начальник Дирекции радиосвязи Михайлов объявил своеобразный конкурс на лучшее предложение по месту расположения станции и здания для нее, причем станция, находясь в черте города, должна была быть достаточно хорошо замаскирована.

Л.И. Бахвалов (1949)

 Были разные идеи. Я, например, предложил разместить станцию в здании мусульманской мечети на Петроградской стороне, с использованием минарета и купола как опор для антенны. Вариантов предлагалось немало, и все они рассматривались с выездом на отмеченные места. Наконец выбор пал на здание буддийского храма на Приморском проспекте. Оно было скрыто листвой сада, зеленым массивом Центрального парка культуры и отдыха.

Кто внес такое предложение, не помню, но оно отвечало всем условиям и оказалось весьма удачным. Проектировочные работы в короткие сроки выполнили работники одного из радиозаводов. Основой станции стало оборудование станции "РВ-53" и частично передатчика "Островков". Строительство и монтаж осуществлялись силами 376-го отдельного батальона связи, 48-й отдельной строительной телеграфной радиороты (командир А.А. Межлумов) и работниками одного из заводов.

Наш воентехник Л.И. Бахвалов на строительстве "РВ-53" монтировал выпрямительный блок и оконечный каскад, принимал участие в ее пуске. Леонид Иванович вспоминает:

"Тогда, увлеченные работой, мы думали только об одном - скорее запустить в эфир нашу основную радиостанцию. Поэтому и работу выполнили в невиданно короткие сроки - в сентябре 1942 года передатчик уже работал в эфире. Он стоял в храме с выкрашенными в красный цвет стенами, украшенном позолоченными фигурами Будды.

Очень оригинально и смело решили вопрос с антенной. Строить мачты значило полностью демаскировать станцию. Фашисты стояли на противоположном берегу залива и сразу же обнаружили бы нас даже без бинокля.

Антенна передатчика поднималась на обычном аэростате заграждения на высоту 380 метров, одновременно поднимали еще десять маскировочных аэростатов, расположенных так, чтобы антенный аэростат ничем не отличался от других.

Противник так и не смог разгадать, где находится радиостанция. В ее здание не попало ни одного снаряда и не упала ни одна бомба".

 А. Г. Смирягин в своем письме Музею связи имени Попова пишет:

 "После войны стало известно из карт, найденных в немецких штабах под Ленинградом, что у артиллеристов на картах были нанесены линии пеленгов, проходившие по Елагину острову, и они усердно стреляли туда, видимо, полагая, что замаскировать такую мощную радиостанцию и ее антенну, поскольку мачты нигде они не видели, можно только в густых деревьях".

 Эта станция хорошо известна ленинградским связистам. Расположенный рядом жилой дом в годы блокады занимали работники радиостанции и аэростатная команда. Первым ее начальником был Валентин Михайлович Левшин, главным инженером - Борис Павлович Михайлов. Вспоминается такой эпизод.

Как-то осенью неожиданно налетел шквалистый ветер. Антенный аэростат спикировал, а затем рывком пошел вверх, трос не выдержал нагрузки и оборвался. Набирая высоту, аэростат полетел в сторону проспекта Энгельса. Команда с автолебедкой бросилась в ту же сторону.

А аэростат, поднявшись на большую высоту, лопнул, и под тяжестью изолятора стал стремительно падать вниз. Со свистом вырывался из его оболочки водород. У булочной на проспекте Энгельса стояла очередь за хлебом. Находившийся здесь же милиционер, приняв звук падающего аэростата за свист бомбы, подал команду: "Всем ложиться лицом вниз".

Вся очередь моментально рухнула на землю, не разбирая, где грязь, где сухо. Аэростат же упал неподалеку, остатки водорода продолжали выходить со свистом, а люди, лежавшие на земле, наверняка считали последние минуты своей жизни, ожидая взрыва "бомбы". Но тут подъехала наша аэростатная команда, связисты успокоили людей, собрали остатки аэростата и увезли его обратно на станцию.

С началом работы радиостанции "РВ-53" связано и возобновление контрпропаганды в Ленинградском радиовещании.

В один из сентябрьских вечеров в РВУ приехали обвешанные гранатами, усталые, обросшие, но довольные выполненным долгом инженеры и техники радиостанции "РВ-53".

С первых дней войны группа специалистов НИИ радиовещания под руководством И.X. Невяжского с участием инженеров и техников радиостанции "РВ-53" выполнила целый комплекс сложных работ по оборудованию передатчика спецаппаратурой, которая позволяла по особой системе вклиниваться в работу мощной вражеской станции, перестраиваясь на ее волну. Делалось это так: диктор, сидя в студии, получал на наушники программу (в данном случае - финской станции) и в паузах и перерывах на немецком языке вставлял отдельные реплики, давал краткие комментарии передаваемым сообщениям. Например, диктор из Лахти расхваливает действия Маннергейма, а в паузах наш ленинградский диктор поясняет, что Маннергейм - бывший царский генерал, предавший свой народ, свою страну. Это была действенная, оперативная контрпропаганда, вызывавшая ярость врагов. Они, прерывая передачу, кричали: "Не слушайте - это не наша передача!" - но сделать, увы, ничего не могли.

Фрол Васильевич Кушнир, ныне кандидат технических наук, доцент Ленинградского электротехнического института связи имени Бонч-Бруевича, рассказывает:

"Ранней осенью 1942 года мне было приказано прибыть для дальнейшего прохождения службы в Парголово, где я должен был принять новый радиообъект. Приехав туда, я легко нашел "объект" по высокой мачте с необычной антенной, поднятой над небольшим деревянным домиком, в котором работали монтажники и настройщики. Как объяснили мне раньше, установленная аппаратура предназначалась для приема радиопередач мощной финской радиостанции "Лахти", трансляции ее в Ленинград на восстановленную к тому времени радиовещательную станцию "РВ-53". В результате в эфире оказывались две одновременно работающие на одной и той же волне радиостанции - "Лахти" и "РВ-53".

Финский радиослушатель, настроившись на свою радиостанцию, таким образом, оказывался настроенным и на нашу станцию "РВ-53". Наша контрпропаганда получала мощное техническое оружие, которое мастерски использовал известный финский журналист и поэт-антифашист Армас Эйкия. В студии Радиокомитета он слушал радиопередачу "Лахти" и в коротких паузах перед началом и в конце передачи подавал злободневные реплики, комментировал выступления финских фашистских деятелей, разоблачал геббельсовскую пропаганду.

Все мы очень волновались, когда, настроив аппаратуру, стали ждать выхода в эфир финской радиостанции. "Лахти" не заставила себя долго ждать. Через несколько минут диктор этой станции объявил: "Слушайте передачу последних известий..." И в тот же момент из студии Ленинградского радиокомитета громко и отчетливо прозвучала реплика Армаса Эйкия: "Сейчас будут переданы не последние известия, а последняя ложь финского информбюро".

Ошеломленные комментаторы даже прервали свою передачу. Первая попытка прошла успешно.

Через несколько дней финские специалисты разгадали нашу систему и повели техническую борьбу. Они начали менять частоту радиостанции скачками, и текст наших включений в их передачу звучал неразборчиво. Приходилось выжидать, когда прекращалось качание частоты, и в тот момент Эйкия "выстреливал" очередную реплику. Такая работа требовала большого нервного напряжения. Затем мы установили автоматическую подстройку, и финские специалисты сдались, начали просто заглушать и свои передачи, и наши включения. Но нельзя же глушить свои передачи все время. И как только глушение прекращалось, Эйкия немедленно появлялся в эфире".

 Эвакуация из Парголова и временное прекращение работы радиостанции "РВ-53" прервали эту нужную и важную работу. Однако она продолжалась через передатчик "Островки", и ленинградский диктор, австриец Фриц Фукс вел и продолжал передачи для немецких солдат и офицеров, давая альтернативную оценку хода событий. Это было эффективное оружие нашей радиожурналистики, умело разоблачающей домыслы и фальсификацию геббельсовской пропаганды.

 Никогда мне не забыть день 8 сентября 1941 года. После долгого совещания в Дирекции, в прокуренном душном кабинете Н.А. Михайлова, я решил пройти от улицы Якубовича до Малой Садовой пешком, подышать свежим воздухом. Вечер выдался тихий и теплый. По пути меня застал сигнал воздушной тревоги. Но мы уже привыкли к ним. И я не побежал к подъездам ближайших домов, а продолжал идти по опустевшей улице. Вышел на Невский и увидел, как в небе летят звено за звеном черные фашистские самолеты, летят нагло, не обращая внимания на разрывы зенитных снарядов. Когда переходил мост через Мойку, увидел, что где-то в Московском районе взвился огромный густой столб черного дыма, медленно разлезающийся в светлом еще небе. Оказалось, что это горели Бадаевские склады.

Это был первый массированный налет вражеской авиации на Ленинград. Как я узнал потом, на Московский, Красногвардейский и Смольнинский районы фашисты сбросили 6327 зажигательных бомб, в городе возникло 178 пожаров.

С этого дня началась блокада Ленинграда, бесконечные воздушные налеты и артобстрелы, наш город стал городом-фронтом. С вышки на крыше Дома радио во время дежурств были хорошо видны места пожаров, в небе, затянутом дымкой пожаров, висели аэростаты заграждения, а выше них - вражеские самолеты. Небо стремительно пересекали лучи прожекторов. В перекрестке их лучей самолеты светились серебристым блеском. Бьют по нервам лающие звуки выстрелов зенитных пушек. В вышине вспыхивают разрывы, по крыше стучат осколки зенитных снарядов. В осеннем небе осажденного города ежедневно шли бои. Как ни странно, в это напряженное время мы обращали внимание прежде всего на мелочи.

Во время воздушных тревог и бомбежек мы обнаружили любопытное свойство линейного коммутатора центральной аппаратной. Он имел емкость 240 линий, каждая из которых оканчивалась бленкером. При поступлении по линии вызова на коммутатор крышка бленкера поднималась, открывая номер, при этом звонил звонок.

Бленкера срабатывали не только от вызывного напряжения, но и от сильного механического сотрясения. И вот они-то и стали своеобразным индикатором, указывающим на размеры упавших фугасных бомб, и позволяли определить расстояние их падения от Дома радио. Чем больше бомба и чем ближе она падала, тем большее число бленкеров открывалось, и дежурные центральной аппаратной, оставаясь за пультом во время тревог (весь остальной персонал спускался в бомбоубежище), систематически фиксировали: "Открылось десять бленкеров - налет далеко от нас". Или: "Открылось тридцать - это уже ближе или бомба побольше".

Но индикатор этот в итоге оказался несостоятельным. Однажды во время воздушной тревоги мы находились в резервном узле, как вдруг весь Дом радио содрогнулся от трех страшных взрывов. Выскакиваю на лестницу - света нет, под ногами битое стекло. Лечу на четвертый этаж, в голове страшная мысль: цела ли центральная аппаратная? Открываю дверь и вижу, как дежурная А. И. Бисирина стоит у линейного коммутатора, и все его бленкера открыты. Увидев меня, она кричит: "Петр Александрович, нас разбомбило!" - "Что вы, - говорю, - аппаратная-то цела". - "Нет, - отвечает, - разбомбило, смотрите: все 240 номеров открылись".

Закрыли бленкера, обошли студии - все цело. Только на лестничных площадках распахнуты окна, пол сплошь усыпан битым стеклом и слоем пыли.

Оказалось, что за стеной Дома радио в дворовые флигели жилого дома по Малой Садовой упали подряд одна за другой три двухсоткилограммовые бомбы. Флигель был разрушен, а нас спасла высокая глухая задняя стена радиодома. Если бы фашистский летчик взял севернее по курсу, бомбы попали бы в центральную аппаратную.

Любопытно, что на следующий день фашистское радио хвастливо объявило о полном разрушении Ленинградского Дома радио. Как вспоминает Леонид Иванович Бахвалов, инженер Дирекции радиосвязи и радиовещания, Дом радио вообще был в зоне особого внимания вражеской авиации. У одного из сбитых в годы войны фашистских летчиков была обнаружена карта, где среди объектов, которые подлежали уничтожению, Дом радио был обозначен красным крестом.

В одну из сентябрьских ночей сорок первого года Дом радио и расположенные рядом по улице здания фашисты буквально засыпали зажигательными бомбами. На крыше собралась вся команда МПВО Дома радио. Молодые бойцы С. Еремеева, В. Филиппова, Е. Шредер, Ф. Гоухберг, А. Попова, а с ними известный радиослушателям артист И. Горин и другие тушили бомбы песком, сбрасывали их с крыши на мостовую.

Создалось угрожающее положение для дома напротив, где размещался городской отдел здравоохранения. Там явно не хватало людей, а "зажигалки" сыпались и сыпались. На крышу соседнего дома бросились военнослужащие нашего РВУ. Командир батальона капитан А.А. Михайлов на следующий день объявил благодарность воентехникам Л.И. Бахвалову и Н.О. Богоутову за умелые и отважные действия по тушению бомб на этом здании. Все до одной зажигательные бомбы на нашем доме и соседних зданиях были погашены, не вспыхнуло ни одного пожара. Дом радио продолжал стоять как твердыня.

Воздушные тревоги объявлялись по нескольку раз в день, бомбежки причиняли все больше разрушений, гибли люди. Ужесточились и меры безопасности. Пришел приказ: при объявлении воздушной тревоги на местах оставлять минимум дежурных, а всем остальным немедленно спускаться в бомбоубежища. Но воздушные тревоги, особенно изнурительные по ночам, следовали одна за другой. Только заснешь - тревога. Поднимаешь всех и заставляешь спускаться в бомбоубежище. Усталые после тяжелого рабочего дня, люди нехотя встают. Наконец звучит отбой тревоги, все вновь поднимаются в общежитие, укладываются спать. И вдруг - опять тревога. В иные ночи было их по пять-семь. Многие стали хитрить. Те, кто жил в отдельных комнатах, чтобы их не тревожили, запирались изнутри и не подавали признаков жизни.

При тревоге дежурный обегал все помещения, дергал ручки комнат - заперто. Значит, уже ушли, решал он. А люди продолжали мирно спать, невзирая на стрельбу зениток и разрывы фугасных бомб. Но не все, конечно, были так спокойны и смелы. Был у нас один техник, который бледнел от одного звука сирены и сразу же старался куда-нибудь спрятаться. Панический страх охватывал его против воли, ему было стыдно за свое малодушие, но поделать с собой он ничего не мог.

Во время одного из налетов где-то недалеко упала бомба, звук ее разрыва и сотрясение почвы дошли до бомбоубежища. Все приняли это более или менее спокойно, только наш бедный техник вдруг стремглав вскочил и нырнул под висящий на стене огнетушитель, спрятав под баллон голову. Комизм его позы вызвал взрыв хохота, но тут же мы поняли оскорбительность этого смеха. У человека была больная психика. Во всем остальном это был нормальный человек, честный и трудолюбивый работник. Постепенно он сумел перебороть свой страх, научился управлять своими нервами и в дальнейшем мог даже дежурить на крыше при артобстрелах. Война учила многому и даже меняла характер людей.

Расскажу о том, как повезло нашим радиожурналистам. В их распоряжении неожиданно появилась автозвукозаписывающая машина. А произошло это так. Кто-то из связистов увидел на улицах Ленинграда серебристый автобус с надписью на бортах "Эстонское радиовещание". Выяснили, что это автобус-звукопередвижка, эвакуированный из Таллина. Обратились к властям, и через пару дней автобус уже стоял во дворе Дома радио, а инженеры Н.Н. Свиридов и А.И. Сафронов занялись изучением его аппаратуры и восстановлением повреждений.

Автобус имел оборудование для проведения трансляций с места событий и передачи их в радиодом по проводам, а также оборудование для записи на магнитофон.

До войны звукозапись в радиовещании осуществлялась только двумя способами; механическим (грампластинка, запись на "воск" и шоринофон) и оптическим (тонфильм). Оба способа обладали главным недостатком: они давали возможность воспроизведения записей, но не допускали их монтажа.

Для оптического способа записи применялась сложная аппаратура, нужны были длительное проявление и обработка пленки. Проведение записи было весьма громоздким процессом, требовавшим выезда на место события бригады с микрофонами и усилительной аппаратурой, а также наличия соединительных линий от места трансляции до Дома радио.

В черте города вопрос решался более или менее просто - использовалась телефонная связь, а трансляция или запись из пригородов иногда становились неразрешимой проблемой. Можно себе представить, как было сложно в условиях блокады организовывать передачи и репортажи с передовой линии и отдельных участков фронта, хотя они и были рядом. Ленинградцы горько шутили, что они ездят на фронт трамваем. А вот хороших линий связи на этот фронт, к сожалению, не было.

У немцев в то время существовала магнитная запись звука, использовали они и эластичную синтетическую ленту с нанесенным магнитным слоем. Такой ленты, решавшей все принципиальные вопросы звукозаписи, ни в Англии, ни в США, ни во Франции не было, и вообще магнитная запись в радиовещании там не применялась. Только после войны магнитофон вытеснил все существовавшие виды и способы звукозаписи и занял в радиовещании и телевидении всех стран мира доминирующее положение.

Довоенная буржуазная Эстония во многом ориентировалась на Германию. Вот почему оборудование Таллинского дома радио было в основном немецкого происхождения. Полученный Радиокомитетом автобус и был оснащен немецкими магнитофонами и аппаратурой.

Таким образом, Ленинградское радио неожиданно стало обладателем магнитофона, да еще установленного в специально оборудованном автобусе. Но, к сожалению, у нас не было ни метра магнитной ленты, а это сводило на нет использование магнитофона. Ленту искали где только можно, и вскоре в одном из НИИ обнаружили около восьми километров такой ленты. Молодой техник Любовь Спектор быстро освоила новую для себя профессию оператора магнитофона. Она стала первой в Ленинграде специалисткой в этой области и обучила впоследствии большое число операторов. Ну а звукопередвижка стала регулярно выезжать в части Действующей армии, на передовую линию фронта, доставляя оттуда репортажи о доблести славных защитников нашего города.

Репортажная автомашина Ленинградского радиокомитета за время Отечественной войны записала для передачи по радио около 350 документальных радиорепортажей. Записаны непосредственно на фронте и переданы по радио репортажи обо всех крупных боевых операциях на Ленинградском и Волховском фронтах.